Театр начинается с вешалки, а крупные неприятности – с Ершовой. Мелкие, впрочем, тоже начинаются с Ершовой, но кто их считает?
Всё началось в тот день, когда у меня закончился дома шампунь. Не тот, который Советский, а тот, что от перхоти. Перхоти, кстати, у меня нет. Прибеднятся не буду. А вот шампуни от перхоти люблю. Они ментоловые.
Так вот, шампунь от перхоти у меня закончился, и не от перхоти тоже. И даже собачий противоблошиный шампунь – и тот иссяк. А если б не иссяк – я б и им не побрезговала, ибо в этот знаковый день мне, после трёхнедельного отключения, включили горячую воду. Полдня я истово ликовала и провоцировала по телефону Ершову, которой воду обещали дать не раньше чем через неделю, на чёрную нечеловеческую зависть, а потом ликование иссякло как собачий шампунь.
Только женщина, десять лет имитирующая блондинистость, меня поймёт. Пергидрольную голову хуй наны отмоешь мылом или гелем для душа. Её непременно нужно мыть шампунем. Иначе, в процессе расчёсывания волос после мытья, ты рискуешь потерять половину растительности. А я вообще рисковать зря не люблю. Даже когда вся страна упоительно проёбывала в автоматах железные пятачки – я презирала этих одержимых, и в сомнительных развлечениях не участвовала. Да и пятачков мне было жалко, я их тогда копила.
Короче, шампунь был необходим мне как бутылка пива утром 1 января. О чём я с грустью сообщила в телефонную трубку Ершовой, моментально уняв её приступ чёрной зависти к моей горячей воде.
- Это [цензура], Юля. – Закончила я изливать посильно.
- А я щас в ухе почесала, а у меня накладной ноготь отклеился, и провалился мне в организм. – Невпопад посочувствовала мне Ершова, и закончила: - Встречаемся через пятнадцать минут у «Семейной выгоды».
«Семейная выгода» - это такой полезный магазин. В «Выгоде» есть очень много нужного и ненужного. И если ты идёшь туда купить туалетную бумагу – ты всё равно оставишь там сто баксов. Потому что:
А) Там продаётся бытовая химия по низким ценам, и придя туда за туалетной бумагой, ты дополнительно вспоминаешь что надо ещё купить «Туалетного утёнка» (а вот он, кстати), лак для волос (надо же, акция: «Купи два баллона, получи третий бесплатно»), и «Ух ты! Мега-[цензура]-какая-здоровенная пачка прокладок с надписью «Восемнадцать прокладок в подарок»
Б) Помимо бытовухи там продаётся куча всяких приблуд типа консервных ножей, керамических чашечек со знаками зодиака, салфетниц, и подставочек под чайные пакетики. В общем всё то, без чего ты, оказываецца, жить не можешь.
В) Пока ты стоишь в очереди к кассе, ты всегда покупаешь три зубных щётки с покемонами, резинку для волос, пузырёк с какими-то блёстками ([цензура] ненужный, как и покемоны, но я блёстки всегда покупаю, если очередь длинная), и запасные кассеты к бритве «Венус», потому что некстати вспомнилось, что в трусах у тебя противотанковый ёж. А мерзопакостные хозяева магазина, как нарочно, развесили всё это [цензура] возле касс.
Г) И самое главное, из-за чего стоит посетить этот магазин - там всегда можно что-то [цензура]. Ибо видеонаблюдения нет, а охранник в «Выгоде», как правило, дед-подагрик в бифолокальных диоптриях, или рахитичный юноша, сутками разглядывающий в казённое зеркало свои прыщи.
«Семейная выгода» находится в пяти минутах ходьбы от моего дома, и на первом этаже Юлькиного. Хорошо устроилась баба. Теперь у неё дома всегда есть неиссякаемый запас резинок для волос, пузырьков с блёстками, консервных ножей, и всего того, что можно [цензура], не боясь огрести по горбу от прыщавого охранника.
- Привет, вшивая. – Уважительно поздоровалась со мной Ершова, стоя на пороге «Выгоды».
- Здравствуй, воровка тампаксов. – Громко ответила я на приветствие, отчего Юлька набычилась, а охранник чудо-магазина просканировал Ершову взглядом.
- А сказала б ты это на полтона ниже, - наклонилась к моему уху Юлька, - был бы у тебя щас бесплатный годовой запас шампуня. Но теперь у тебя будет бесплатный хуй на воротник.
С этими словами Ершова повернулась лицом ко входу в магазин, и тут случилось ЭТО.
Трудно сказать, что произошло в ту секунду. Я сразу и не поняла. Лишь по отчётливой вибрации, исходящей от Юльки, я догадалась, что что-то произошло.
- Лида, это ОН… - Враз посиневшими губами прошептала Юлька, и на них запузырилась слюна.
- Кто? – Я пыталась понять, куда смотрят Юлькины глаза, но они смотрели в разные стороны, что усложняло мою задачу. – Вова-Невопрос?
Вове-Невопросу Юлька уже год торчала пятьсот баксов, и отдавать их не собиралась, несмотря на то, что ей неоднократно передавали Вовины пожелания: «Встретить бы эту убогую – и попку ей порвать».
- Нет… - Стучала зубами Юлька. – Вот ОН! – И она страшным Виевским жестом указала на охраника магазина. – Ты посмотри, как он похож на Рики Мартина!
Я посмотрела. На мой дилетанский взгляд, я гораздо больше похожа на Рики Мартина, чем указанный Юлией охранник. Он, скорее, был похож на Дроботенко. Но Юля продолжала вибрировать, и тащила меня в магазин.
- Слушай… - Ершова, не глядя, сметала с полок всё подряд: пачку памперсов для взрослых, освежитель для туалета, резиновую шапочку для душа и бальзам Дикуля от артрита. – Ты веришь в любовь с первого взгляда?
- Ты ёбнулась, Юля. – Я вырвала из Юлькиных непослушных рук керамическую негритянку с одной сиськой. – Так не бывает. В кого ты влюбилась? Вот в эту сироту вокзальную?
- Что?! – Ершова выдрала у меня негритянку-ампутантку. Её глаза метали молнии и бомбы. – Он похож на Рики Мартина, и мою детскую мечту одновременно! Он охуителен!
- Даже я в детстве не так голодала. – Злость на Юльку сразу испарилась. – Хотя у меня папа алкоголик. Ну, чо трясёшься? Иди, познакомься.
- Лида, - Юлька нащупала на полке лампу-ночник в виде безносого колобка-сифилитика, и положила её в корзинку. – Я не могу. Вот, хошь верь – хошь нет – не могу. Ноги как ватные… Может, ты подойдёшь? Только, умоляю, не позорь меня. Давай так: щас мы выйдем отсюда, я покурю на улице, а ты задержись тут, типа чота забыла купить, и подойди к нему.. Ну и… [цензура], сама придумай, чо ему сказать. Твоя цель – всучить ему мой номер телефона. Если он позвонит, с меня… - Ершова беспомощно огляделась по сторонам, заглянула в свою корзинку, и вздрогнула: - С меня вот этот колобок, и вот этот прекрасный бальзам от артрита.
Конечно же, бальзам решил. Так бы я хуй ввязалась в эту авантюру.
- Пиздуй курить. – Я подтолкнула Юльку к кассе, а сама начала наворачивать круги по магазину, одним глазом выбирая шампунь от перхоти и блох, а вторым следя за предметом Ершовской страсти. И у меня это даже получилось. Захватив на кассе ещё три зубных щётки с покемонами, пузырёк с блёстками и резинку для волос, и забыв [цензура] кассеты для бритвы, я оплатила покупки, и уверенно подошла к охраннику.
- Витя? – Сурово кивнула я на его бейджик.
- Паша… - Испугалось воплощение Ершовского временного (я надеялась) слабоумия.
- А почему написано Витя? – Я выпучила грудь, и честно отрабатывала артритную мазь.
- Он болеет, а я за него… - Рики Мартин для слепых был окончательно сломлен. – Зачем я вам?
Он посмотрел на меня глазами изнасилованного толпой армян эмо-боя, и на меня одновременно накатила тошнота и чувство жалости к Юльке.
- Слушай меня, Витя… - Я грохнула на пол корзинку с шампунями, и наклонилась к Юлькиному принцу.
- Я Паша… - Задушенно пискнул Витя, и потупил взор.
- У тебя мобила есть, Паша?
Двойник Дроботенко нервно похлопал себя по груди, по ногам, попал ненароком по яйцам, огорчился, но телефон мне протянул.
- Возьмите…
Блин, а я-то, дура, резиночки для волос пизжу. Да мне с моим талантом можно мобилы у лохов отжимать!
Я сурово внесла в его записную книжку Юлькин номер, и показала ему:
- Вот по этому номеру позвонишь через полчаса. Спросишь Юлю. Дальше следуй инструкциям. Всё понял, Витя?
- Паша… - С надрывом крикнул охранник, а я заволновалась. На нас уже странно смотрели кассирши. – Я позвоню!
- Вот и хорошо. – Я выдохнула, и моя грудь впучилась обратно в рёбра. – И ты тоже хороший, Витя.
Переложив свои покупки в фирменный бесплатный пакет, и попутно спиздив их ещё штук двадцать, я вышла на улицу, и подошла к лихорадочно жующей незажжённую сигарету Юльке.
- Гони сифилитика и суспензию. Дело в шляпе.
Ершова вздрогнула, и подняла на меня глаза:
- Когда?!
- Через полчаса. Жди, галоша старая. Позвонит обязательно.
Юлька затряслась, а я выудила из её пакета лампу и бальзам Дикуля, и лёгкой походкой отправилась навстречу своему щастью. К горячей воде, чистой башке, и к джакузи для нищих.
***
Телефон, который я предусмотрительно не взяла с собой в ванную, разрывался на все лады уже полчаса. Судя по мелодиям, Юлька вначале звонила (телефон говорил аденоидным голосом «Здравствуй дорогой друг. Пойдём бухать?»), а потом слала смс-ки.
Я же решила дожидаться звонка в дверь. Тем более, что он не заставит себя долго ждать.
И дождалась. И даже успела намотать на себя полотенце, и открыть входную дверь.
- Собирайся! – Юлькины глаза горели нехорошим огнём. – Быстро, я сказала! Он позвонил! Ты понимаешь? Паша позвонил! Его Пашей зовут, представляешь? Павлик… Павлушка… Пашунечка… Охуительное имя! Чо стоишь? Башку суши! Он нас в гости пригласил. Потому что скромный. Не хотел, чтобы я подумала, будто он хочет мной воспользоваться бессовестно. А галантно сказал: «Приходите, Юлия, с подругой своей». Вот так именно и сказал. На «вы»! Юлией называл! Только попробуй при Пашунечке назвать меня Ершепатологом!
Я молча вытирала полотенцем попку, и с тоской смотрела в никуда. За все семнадцать лет, что я знаю Юльку, ТАК у неё колпак снесло впервые. И кажется, я точно знала, почему Пашунечка побоялся приглашать Ершову тет-а-тет. Он просто ссал, щщщенок. Хотя, за что его винить? Я б сама на его месте…
Через три часа мы с Юлькой стояли у Пашиной двери. Я ковырялась в носу и зевала, а Юлька нервничала:
- Слушай, чота у меня живот разболелся – сил нет. От нервов что ли? У тебя с собой вечно в сумке вся аптека – дай чонить сожрать.
- Успокоительное? – Я открыла сумку.
- Опиздинительное, [цензура]! – Юлька покраснела. – Поносоостанавливающее!
- А нету. – Я захлопнула сумку. – Ты вчера последнее сожрала, фабрика жидкого говна. И перестань трястить – смотреть тошно. Звони уже.
Ершова побледнела, быстро перекрестилась, и вдавила кнопку звонка.
«А кука-ра-ча, а кука-ра-ча, а ля-ля-ля-ля-ля-ля!» - послышалось за закрытой дверью, и у меня тоже вдруг заболел живот.
Щёлкнул замок, и на пороге возник Пашунечка, которому, судя по цвету его лица, тоже требовалось поносоостанавливающее.
- Юлия? – Слабо похожий на Рики Мартина Юлькин принц попятился.
- Да-а-а-а, это йа-а-а-а… - Провыла Ершова, и семенящими шажками рванула в жилище своего возлюбленного, где затравленно начала открывать все двери подряд, пока не скрылась за нужной.
- А это я, Витя. – Я вздохнула, и потрепала полуобморочную тушку по щеке. – Пойдём, самовар вздуем, родимый.
Самовар мы вздувать даже не начали, как у меня в сумке раздался голос: «Здравствуй, дорогой друг. Пойдём бухать?»
- Меня вызывает Таймыр. – Веско доложила я Паше, и вышла в прихожую.
- Чего тебе? – Рявкнула я в трубку, одновременно дёргая ручку на двери в туалет.
- Воды-ы-ы-ы… - Стереозвуком в оба уха ворвался Ершовский стон.
- Какой, [цензура], тебе воды, [цензура] поносное? – Я слегка занервничала. – Ты в сортире сидишь, квазимода! Хоть упейся там из бачка! Хоть попку мой! Хоть ныряй бомбочкой! Долго я буду с твоим гуманоидом тут сидеть? Я его боюсь, у него глаз дёргается, и вилы на кухне стоят, прям возле холодильника.
Раздался щелчок, и дверь туалета приоткрылась. Я расценила это как предложение войти, и вошла.
И очень зря.
- У Паши воды нет! – Простонала с унитаза Ершова, и заплакала. По-настоящему.
Мне стало не по себе. Присев на корточки, я схватила Юлькины ладони, и начала их гладить, приговаривая:
- А мы ему купим водичку, Юль. Купим пять литров, и он попьёт. Он не умрёт, ты не переживай. Я щас сама…
- Дура, [цензура]! – Юлька выдернула из моих рук свои ладони, и трагически воздела их к небу. – У него воды в доме нет! Вообще! В кране нет, в трубах нет, и в бачке унитазном, соответственно, тоже нет, я проверила! Но поздно. Ничего уже не исправить.
С этими словами Ершова вновь завыла как оборотень.
- Ты насрала? – Я начала издалека.
- Нет! – На ультразвуке взвизгнула Юлька. – Я не насрала! Я навалила мамаев курган! Я, [цензура], сижу на его вершине! Что делать-то будем, а?! Как мы кал утопим?
Честно сказать, я дохуя раз в своей жизни попадала в дерьмовые ситуации. В дерьмовые и идиотские. Но это ведь было до сегодняшнего дня. И теперь я точно могу сказать: у меня никогда не было дерьмовых и идиотских ситуация. Не было. Пока я не вошла в этот сортир. Дерьмовее ситуацию представить трудно. Но делать что-то было нужно. И срочно. Потому что у Юльки истерика, а у Паши-гуманоида вилы на кухне, нехороший взгляд, и нет воды.
Я поднялась с корточек, и твёрдо сказала:
- Короче, я пойду за водой, а ты пока закидывай свой курган салфетками. Иначе мы его не потопим. Я-то знаю.
Юлька смотрела на меня как на Вову Невопроса. Затравленно, и с ужасом. Я похлопала её по спине:
- Всё будет хорошо. Ведь я с тобой.
И я даже криво улыбнулась. Почти позитивно. После чего покинула туалет.
Юлькин Рики Мартин со взглядом Чикатилы, сидел на кухне, крепко прижав к себе вилы, отчего я не решилась подойти к нему близко, и крикнула из прихожей:
- Что-то жажда меня одолела, Витя! Дурно мне что-то. И Юлии тоже подурнело малость. Нервы, духота, чувства – сам понимаешь. Не найдётся ли у тебя стаканчика водицы? Литров пять-десять?
- Пепси есть. – Паша не отпускал вилы, и пугал меня ещё больше чем Юлька. – И пиво Очаковское. Поллитра осталось ещё.
- А как же ты срёшь, Витенька? – Действовать надо было решительно. Юлькины стоны из туалета доносились всё сильнее и сильнее.
- К соседям хожу. – Рики Мартин поднял вилы, и постучал ими в потолок: - У нас по всему стояку воду перекрыли, уж три дня как. У соседей снизу трубу прорвало.
- [цензура]. – Я широко улыбнулась. – Дело крепко пахло говном. Причём, в прямом смысле. – Пепси я не пью, а у Юлии с пива отрыжка. Нам бы водицы обычной. И поболе. Сгоняй-ка в магазин, Витёк. А мы тут с Юлей пока закуску постругаем. Ну, что стоишь? Бери свои вилы – и пиздуй, за оградой дёргай хуй, как говорится.
Паша кивнул, бережно прислонил вилы к холодильнику, и вышел из квартиры, закрыв нас с Юлькой с обратной стороны на ключ. А ведь я была уверена, что он неизлечим. Приятно иногда ошибаться в лучшую сторону.
- Ну что? – Высунулось в прихожую заплаканное Юлькино лицо. – Я всё закидала. Когда топить будем?
- Через пять минут. Расслабься, и постарайся больше не срать.
- Мне кажется, я больше никогда уже срать не буду… - Юлька всхлипнула, и снова скрылась в своём убежище.
Через пять минут я постучалась к Юльке, и принесла ей щастье.
- Держи. – Я бухнула на пол пятилитровую канистру «Святого источника», а Юлька отшатнулась.
- [цензура], неудобно-то как… Святой водой [цензура] смывать.
Я устало присела на край ванны, и достала из кармана сигареты.
- Слушай, ты или туда, или сюда. Или мы смываем [цензура] «Святым источником», или я ухожу домой, а ты объясняй своему Вите, почему ты навсегда остаёшься жить в его сортире.
Ершова секунду боролась сама с собой, а потом с усилием подняла канистру над унитазом.
- Куда-а-а?! – Я вырвала у Юльки тару с водой. – Он второй раз в магазин не пойдёт, он нас вилами подхуячит! С умом воду трать, дура. Давай, я буду лить, а ты ёршиком помогай.
Последующие пять минут мы с Юлькой совместными усилиями топили кал.
Кал не топился. Более того, кал начал вонять. А на что стал похож унитазный ёршик – я даже рассказывать не буду.
Стук в дверь заставил нас с Юлькой вздрогнуть.
- Юлия, а вы там уже попили? – Раздался голос за дверью.
- В любой другой ситуации я бы сейчас ржала как [цензура]. – Тихо прошептала Юлька, и зачавкала в толчке ёршиком как толкушкой для картошки. – Но кажется, у меня щас будет истерика.
- Не будет. – Я подлила в Юлькино пюре святой воды, и крикнула:
- Допиваем уже третий литр! Скоро выйдем!
За дверью что-то заскрипело. Видимо, Пашины мозги. Скрип был слышен минуты полторы, а потом снова раздался голос. На этот раз вкрадчивый:
- А вы там точно воду пьёте?
- Нет, мы подмываемся! – Юлька воткнула ёршик в унитаз, и выпрямилась. В выражении её лица угадывалась решимость. – Ты же хочешь ебаться, Павлик?
Я мысленно перекрестилась. Одной проблемой меньше, Юлькино слабоумие чудесным образом самоисцелилось.
- А вы сами хотите? – Последовал еврейский ответ из-за двери.
- Мы-то? – Юлька кивнула мне головой, давая знак, чтобы я снова подлила в пюре водицы. – Мы, Паша, тут уже полчаса ебёмся, ты не представляешь как. Я три раза кончила, а Лидка раз пять, не меньше.
Я посмотрела на Юльку с благодарностью, и снова начала лить воду.
За дверью снова послышался скрип мозгов, потом сопение, и, наконец, звук расстёгиваемой молнии…
Мы с Ершовой переглянулись.
- [цензура]… - Тихо сказала Юлька, и села на край ванны.
- [литературное слово], он щас дрочить будет… - Внезапно во мне открылся дар предвидения.
- Эй, девчонки? Чё молчите? Кто щас кончает? – В голосе Паши послышалось нетерпение. Юлька растерянно посмотрела на меня.
- Ершова, у него вилы… Вот такущие, [цензура].
- Тогда начинай. – Юлька снова яростно заработала ёршиком, а я заголосила:
- Да, зайка, ещё! Давай, малыш, не останавливайся! Соси сосок!
- Если он щас ответит «Соси хуёк – у нас глазок» - все наши труды пойдут прахом. Я снова обосрусь. – Юлька заглянула в унитаз, и подала мне знак подлить воды.
- Киску! Киску лижите! – Исступлённо орали за дверью, и чем-то чавкали.
- Чо смотришь? – Я исподлобья глянула на хмурую Юльку. - Лижи давай.
- Какая у тебя киска, Лида! – Заорала Юлька, затрамбовывая своё пюре в унитазную трубу. – Как она свежа! Как нежна! Как лыса! Кончи мне в рот, маленькая сучка!
- Кончаю-ю-ю-ю! – Заорала я, и одним махом опрокинула всю оставшуюся воду в унитаз.
- Я тоже кончила. – Юлька заглянула в толчок, и покачала головой. – Штирлиц, вы провалились. Кал не утонул.
- Оу-у-уа-а-а-а-а-ы-ы-ы-ы, мама-а-а-а-а!!!! – Послышалось из-за двери, и Юлька бросила на пол ёршик.
- Дёргаем отсюда, Лида. Дёргаем, пока он не отошёл. На счёт «Три». Раз… Два… Три!
Юлька резко толкнула вперёд дверь, и выскочила первой, наступив на скорчившегося у туалетной двери Павлика. За ней рванула я, краем глаза отметив, что выход из квартиры находится гораздо ближе, чем вилы.
- Ы-ы-ы-ы-ы! – Снова взвыл бывший Юлин возлюбленный. А вот нехуй дрочить под дверью, которая открывается наружу.
На улице, пробежав метров сто от Пашиного дома на крейсерской скорости, мы с Ершовой притормозили у детской площадки, и бухнулись на лавочку рядом с пожилой женщиной с вязанием в руках.
- Это [цензура]. – Первой заговорила Юлька.
- Это [цензура]. – Согласилась я, и замученно посмотрела на пожилую женщину с вязанием.
- Бабушка, тут какашками пахнет! – К женщине подбежал ребёнок лет шести, и они оба подозрительно посмотрели на нас с Ершовой.
- Ой, идите в [цензура], тётенька, и без вас хуёво… - Юлька шумно выдохнула, и полезла за сигаретами.
- И мне дай. – Я протянула руку к Юлькиной пачке.
Минуту мы сидели молча, и курили.
- Лида. – Ершова бросила окурок на землю, и наступила на него каблуком. – Я хочу принести тебе клятву. Прямо сейчас. Страшную клятву. – Юлька явно собиралась с духом.
- Валяй.
- Лида… - Юлька встала с лавочки, и прижала правую руку к сердцу: - Я больше никогда…
- Не буду срать? – Закончила я за Юльку, и тоже раздавила окурок.
- Да щас. Я больше никогда не пойду в «Семейную выгоду».
- И всё? – Я тоже поднчялась с лавочки, и отряхнула попку.
- И нет. Ещё теперь я буду сама покупать поносоостанавливающее. Ты всегда можешь на меня рассчитывать, если что.
- Ну, когда мы в следующий раз пойдём в гости к Павлику…
- Заткнись. Дай мне молча пережить свой позор.
- Ах, Павлик… Павлушенька… Пашунечка…
- Заткнись!
- Что? Правда глаза колет? Кстати, я бесплатно кал топить не нанималась. Гони мне ту негритоску с одной сиськой.
- Разбежалась. У тебя мазь есть. И колобок. [цензура], правду говорят «Дай палец облизнуть – а тебе всю руку откусят»
- Негритосину!!!
- Да подавись ты, завтра принесу. Сволочь меркантильная…
… Две женские фигуры, оставив за собой тонкий шлейф духов, сигаретного дыма, и чего-то очень знакомого каждому, растворились в вечерних сумерках.
)