мне эти очень нравятся

И актер отличный. Прекрасная работа в ролях и во многих фильмах его песни.
Место Встречи изменить нельзя (капитан Жиглов)
Сверстницы (Петя)
Вертикаль (Володя)
Хозяин Тайги (Рябой)- он для этого песню писал специально и исполнял сам

В детстве Высоцкий был очень похож на девочку. У него были огромные голубые глаза и длинные льняные локоны. Родные иногда даже завязывали ему бант. При этом он рос веселым, добрым и дружелюбным мальчиком.

Бессонные ночи в городе Сочи

Первого декабря 1970 года - переломный момент в судьбе Высоцкого. Думалось, что, вступив в брачный союз с Мариной Влади, он наконец-то сумеет совладать с поселившимся в нем демоном саморазрушения. Он не пил уже несколько месяцев, и всем нам хотелось верить, что наступающий 1971 год станет для него и впрямь началом "новой жизни". Поэтому их свадебное путешествие - круиз на теплоходе "Грузия" - приобретал в наших глазах символический смысл. Оно виделось событием, знаменующим эту надежду.
Увы... В первых числах января прилетела Марина, и почти сразу последовал непредсказуемый, по ее же словам, "катастрофический срыв" Володи. Не выдержав, она собрала вещи и, тайком от Володи, переехала к актрисе Ирине Мирошниченко, бывшей тогда замужем за драматургом Шатровым.

Это Володино "пике" грозило отменить второй акт медового месяца - отдых в сочинском санатории Совета Министров СССР. Путевки в эту элитную здравницу пробил замминистра среднего машиностроения К.Т. - давний поклонник Володи и Марины.

Володино предложение лететь с ним в Сочи Марина сочла форменным издевательством и категорически отвергла такую форму "отдыха":

- Поеду, когда придешь в норму. Все в твоих руках.

Но Володю уже несло. Оставалось только вместо заартачившейся жены подыскать менее привередливого компаньона. Выбор пал на меня. Застигнутый врасплох, я растерялся. Ни физически, ни морально я не был готов к этой поездке.

Как бы то ни было, отказать Володе я не мог никак.

- Но сперва заедем к Марине, попробую все же уломать ее, - продолжал он.

Время поджимало, и, взяв билеты на дневной рейс, мы примчались на Кутузовский проспект, где в квартире Шатрова уже несколько дней скрывалась насмерть разобиженная Марина. Она уже была предупреждена о нашем приезде. Каким-то образом разузнав, где находится Марина, Володя успел позвонить и поговорить с ней.

Не успели мы переступить порог просторной шатровской квартиры, как угодили в западню. Марина была не одна. Вместе с ней нас дожидалась поэтесса Юнна Мориц с вытащившим ее в свое время из трясины алкоголизма врачом-наркологом.

Не дав мне опомниться, меня почти сразу же изолировали от Володи. Пока он, уединившись с Мариной, пытался уговорить ее, я был выведен из квартиры и подвергнут массированной обработке. Наверняка все было спланировано заранее. Меня приглашали, ни больше ни меньше, примкнуть к заговору с целью немедленной госпитализации Высоцкого. Конечно же, насильственной. Я, естественно, возмутился:

- Без его согласия это невозможно! Он сам должен решиться на это. После возвращения - другое дело.

Во время этой перепалки Володя находился в соседней комнате. Его беседа с врачом-наркологом завершилась подозрительно быстро. Этого следовало ожидать. Снисходительно-опекунский тон, взятый медицинским светилом, не мог не оттолкнуть Высоцкого. В поведении модных врачей, равно как и адвокатов, я заметил странную закономерность. Чувство превосходства не покидает их ни на минуту, даже в общении с великими. Для них они прежде всего пациенты.

... В такси во Внуково Володя, как бы сам удивляясь, поведал мне фрагмент своего разговора с Мариной:

- А знаешь, Марина все же неплохо к тебе относится. Она мне сказала: "Давид - это брат твой, враг твой".

Был такой популярный роман "прогрессивного" американского писателя Митчела Уилсона: "Брат мой, враг мой". Этот двусмысленный комплимент поверг меня в уныние.

Настороженное отношение ко мне Марины длилось еще несколько лет - во мне она продолжала видеть чуть ли не злого гения Володи.

...Не ожидая никакого подвоха, мы протянули билеты стоявшей перед трапом юной стюардессе. Прочитав наши фамилии, она с любопытством посмотрела на Володю и, чуть смешавшись, попросила нас пройти к начальнику смены аэропорта:

- Вас просили туда зайти. Кажется, что-то насчет билетов.

- Но мы же опоздаем на рейс?

- Не беспокойтесь. Это на минутку. Не теряйте времени!

Начальником смены оказался симпатичный мужчина средних лет. Явно обескураженный, он не стал темнить и, не скрывая сочувствия, выложил нам всю горькую правду:

- Тут такое дело. Звонили из психлечебницы и просили задержать вас (красноречивый взгляд на Володю) до прибытия "скорой помощи". Они ее уже выслали. Говорят, что вы с помощью товарища (многозначительный взгляд на меня) сбежали из больницы.

Мы, не сговариваясь, дружно рванули на груди дубленки, словно кронштадтские братишки за минуту до расстрела.

- А где же наши больничные пижамы? Да и кто бы нам позволил одеться? И разве мы похожи на психов?

Начальник, хоть и казался сраженным вескостью наших аргументов, продолжал колебаться:

- Да, действительно. Но я не могу не реагировать на этот звонок. А вы что, наверное, отказались от курса лечения? Тут Володя, дорожа временем, решил пойти с козырей:

- Да мы и едем лечиться, только не в психушку, а в санаторий Совета Министров. Директор - мой друг. Через неделю мы вернемся, и я вам лично обещаю дать бесплатный концерт для ваших сотрудников. Давайте ваш телефон!

Полный успех. Перевербованный начальник только махнул рукой:

- А, черт с ними. Скажу, что не успели вас перехватить. Счастливого пути!

Когда мы из Адлера добирались на такси до санатория, Володя попросил водителя остановиться у первого попавшегося кафе, объяснив мне, что "завязать" вот так сразу будет ему не по силам. Я вошел в его положение, но тут же взял слово, что больше изводить меня по этому поводу он не будет. И, приняв 150 коньяку, он безропотно дал себя увезти.

Размеры и интерьер супружеского номера-люкса привели нас в замешательство. Широченные кровати, золоченые бра, хрустальные вазы с фруктами - одним словом, классический набор номенклатурного комильфо. Все ж таки готовились принимать вице-президента общества СССР -Франция, видного члена братской компартии. Володина импровизация с нелепой заменой несомненной кинозвезды на сомнительного дружка не показалась остроумной ни главному врачу, ни обслуживающему персоналу, ни отдыхающим. Им, застигнутым врасплох, оставалось лишь делать хорошую мину при плохой игре.

Конечно же, Володю узнавали (особенно женщины), но, узрев рядом с ним вместо роскошной колдуньи отощалого субъекта кавказского облика, разочарованно фыркали. Рейтинг Высоцкого среди партийного бомонда стремительно падал. Да и могло ли быть иначе? Ведь Высоцкий и санаторий - "две вещи несовместимые".

Весь следующий день Володя держался молодцом. Даже что-то поел в огромной санаторской столовой. И только ближе к вечеру я почувствовал первые симптомы назревающего бунта. Чем быстрее надвигались сумерки, тем пасмурнее становился Володя. Предчувствуя беду, готовлюсь к обороне, хоть и не представляю себе, как смогу устоять перед самым страшным оружием Высоцкого - его обаянием.

Он завел речь издалека:

- Хорошо бы поехать в город. Ну что здесь торчать, тоска ведь смертная. Я полностью разделял его точку зрения, но признаваться в этом поостерегся.

В сердцах хлопнув дверью опостылевшего "люкса", Высоцкий исчезает. Был девятый час вечера. Прошло полчаса. Час. Полтора. Я забеспокоился не на шутку.

Вернулся он в первом часу ночи. Пьяный вдрабадан. И не один, а с довеском в виде шумно требующего оплаты таксиста. Эта последняя, полная криков и стонов ночь, видимо, переполнила чашу терпения наших достопочтенных соседей по этажу. Они не могли взять в толк, на каком основании рядом с ними поселили каких-то распоясавшихся буянов. И почему именно в роскошном люксе? "Незаконное" проживание одиозного Высоцкого именно в этой престижной палате еще больше распаляло их законное негодование.

Перепуганная дирекция режимного санатория оказалась в затруднительном положении. Грозовые чернильные тучи сгустились и над протежировавшим нам главврачом. История с нашим "отдыхом", будучи прямой уликой против него, могла стать началом конца его триумфальной карьеры. Должно быть, желая объясниться, он пригласил нас к себе домой. Сильно смущаясь, главврач поведал нам о двусмысленной ситуации, в коей он оказался по милости Володи. Его симпатичная, приветливая жена растерянно наблюдала, как новоиспеченный супруг "той самой" Марины Влади прямо из горлышка опорожняет сувенирные бутылочки марочного коньяка, которые ему, за неимением иных, выставил сердобольный хозяин. Процедура ликвидации домашнего мини-бара не заняла много времени.

Заверив грустящего главврача, что полностью входим в его положение, мы обещали в тот же вечер переехать в городскую гостиницу.

Устроиться в любой гостинице зимнего Сочи не представляло никакого труда. Были бы деньги. А они у нас, как убедился минувшей ночью Володя, кончились. Поэтому еще утром он позвонил Борису Хмельницкому, слывшему в ту пору самым богатеньким из актеров и самым завидным из женихов "Таганки". Но Боря объяснил, что деньги у него лежат на каком-то особом счете и снять их немедленно не так-то просто.

- Ну придумай что-нибудь и срочно вышли 200 рублей телеграфом, - настойчиво попросил Володя.

Деньги пришли действительно очень быстро, и мы сразу же поехали устраиваться в гостиницу. В холле интуристовского отеля не было ни души. Быстро заполнив бланки, я протянул их вместе с документами дежурной администраторше - белесой, размытой девице. Увидев вместо паспорта актерское удостоверение Высоцкого, она заартачилась:

- Без паспорта я вас поселить не могу.

Чувствовалась ее подспудная антипатия к Высоцкому, осложненная букетом провинциальных комплексов. "Мол, это ты там у себя Высоцкий, а здесь главная - Я". Позже Володя согласится со мной: "Завтра всем будет рассказывать: я самого Высоцкого не поселила".

Обычно, когда Володе в чем-то отказывали, он никогда не принимался упрашивать. Сколько раз был я тому свидетелем, особенно в ресторанах. А такое случалось даже в Доме кино или в ВТО. "Ничего, поедим у меня", - говорил он, резко направляясь к выходу. "Нет, и не надо!" - вот его любимое выражение в подобных случаях.

Но тут, впервые на моей памяти, Володя изменил своим правилам. Наклонившись к стойке, он вкрадчиво проворковал:

- А я для вас попою у нас в номере.

- Я не имею права оформить вас без паспорта, - замороженно забубнила девица.

Пришлось звонить главврачу. Он подъехал очень быстро, но его приватная беседа с упертой барышней ни к чему не привела. Тогда наш покровитель, не видя выхода, скрепя сердце набрал номер телефона главного милицейского начальника города Сочи:

- Я звоню из гостиницы. Рядом со мной находится Высоцкий. Ты его знаешь, я тебе еще его записи давал. Да, да, тот самый. Так вот, он приехал с другом в эту гостиницу, а его не оформляют без паспорта.

Начальник тут же попросил передать трубку администраторше и в доступной форме, видимо, объяснил ей, что закон в нашей стране писан отнюдь не для всех...

В этом отеле мы провели пару тоскливых дней и столько же бессонных ночей. Ни о каком отдыхе речи уже не было. Присланные Хмельницким деньги Володя на этот раз предусмотрительно оставил у себя. Лишившись капиталов, я в одночасье превратился из полномочного кредитора в невольного соучастника саморазрушения Володи. Не сумев перебороть себя с ходу, он теперь не мог и не хотел вырваться из пагубного плена рокового недуга.

Вспомнилось, как однажды у нас дома Марина беззлобно подтрунивала над ним: "Признайся, ты тут же всех нас заложишь, если попадешь в плен. Стоит только во время допроса выставить тебе бутылку водки". Непьющий тогда Володя был, конечно, уязвлен, но промолчал.

Надо было спешно возвращаться в Москву и класть Володю в больницу, но, как назло, деньги на этот раз упорно не желали разлучаться с Володей. Помог случай.

Как-то раз Володя повез меня в ресторан "Кавказский аул", в котором он, по его словам, уже успел побывать с Мариной. Это был довольно дорогой и весьма модный в Сочи ресторан под открытым небом. Володю там прекрасно помнили и принимали как самого желанного гостя. Впрочем, конкурировать там с ним было некому: мертвый сезон. Не дожидаясь заказа, ликующие официанты тут же завалили наш стол всякой всячиной, кинулись готовить шашлыки. По просьбе Володи принесли армянского коньяку. Наполнив до краев вместительный фужер, он, морщась, опорожнил его, даже не посмотрев в мою сторону, и сразу же поднялся из-за стола. Бросив, не считая, на стол охапку денег, Володя направился мимо оцепеневших официантов к выходу.

Теперь можно было возвращаться в Москву...

Давид Карапетян

В школе Высоцкий учился хорошо, но с дисциплиной у него постоянно были проблемы. Он прогуливал уроки, бегал в театр-сад "Эрмитаж" и кинотеатр "Метрополь", играл с друзьями в карты и выпивал. Позже Владимир Семенович рассказывал Марине Влади, что впервые попробовал вино в тринадцать лет.

В июне 1955 года Владимир Высоцкий окончил десятилетку. В его аттестате зрелости было пять "пятерок" и девять "четверок". Он переехал в квартиру матери на Первую Мещанскую и, памятуя наставления отца: "У мужчины должно быть настоящее дело!" - поступил в Московский инженерно-строительный институт. Проучился он там всего один семестр. Зимой 1956 года, во время зимней сессии, Высоцкий под утро завершил курсовой чертеж, налил себе еще одну, уже которую за ночь, чашку обжигающего кофе, выпил, и, налив в чашку гущу со дна кофейника, на глазах у онемевших однокурсников спокойно полил коричневой жижей аккуратно исчерченный ватман. "Все!" - с облегчением сказал он. "А что теперь?" - спросили друзья. "Пойду в артисты, - ответил Высоцкий,- каждый должен делать свое дело".

Начало своего вокального творческого пути Высоцкий связывал с влиянием на него Булата Окуджавы: "Меня поразило, насколько сильнее воздействие его стихов на слушателей, когда он читает их под гитару, и я стал пытаться делать это сам".
Как бард Владимир Семенович впервые вышел на сцену в 1959 году. Это было в студенческом клубе МГУ, выступление имело большой успех. Но спеть все приготовленные для концерта песни ему тогда не удалось - в зрительном зале находился кандидат в члены Политбюро Поспелов, который потребовал прекратить выступление "хрипатого артиста".
Позже многие жители СССР стали обзаводиться магнитофонами. И буквально в каждом доме стали появляться записи песен Высоцкого. Он становился настоящим кумиром, а его неподцензурное творчество очень раздражало советскую власть. Высоцкого все чаще не утверждали на роли в кино, его песни не допускались на радио и грампластинки.
"Когда искусство требует жертв - оно их получает. Когда жертвы начинают требовать искусства - эти требования часто пресекаются уже в зародыше. Правда, жертвой нередко является зритель, который имеет право требовать искусства. Иногда эти требования проявляются в середине действия и очень бурно. Поэтому зрителя по возможности стараются удовлетворить. Но когда жертва - актер, то он - цыц, и не моги требовать" - написал Высоцкий в рассказе "О жертвах вообще и об одной - в частности".

У всех фильмов с участием Высоцкого была трудная судьба. Мелодрама "Короткие встречи", собрав 4,4 миллионов зрителей, была остановлена в прокате, несмотря на то, что было сделано 725 копий. Вновь на экраны картина вышла лишь в 1987 году. Еще хуже обстояло дело с эксцентрической трагикомедией режиссера Геннадия Полоки "Интервенция", которая вообще была запрещена к прокату. Героико-приключенческий музыкальный фильм Георгия Юнгвальд-Хилькевича "Опасные гастроли" так же подвергся критике, но все же вышел на экраны. Картина обошла по популярности даже знаменитый фильм "Белое солнце пустыни".

Майским вечером 1978 года, на даче в Одессе Высоцкий, Влади и Говорухин собрались, чтобы обсудить сценарий будущего фильма. Марина Влади со слезами на глазах взяла Говорухина за руку и увела из комнаты. "Отпусти Володю, снимай другого артиста!". Ей вторил Высоцкий: "Пойми, мне так мало осталось! Я не могу год жизни тратить на эту роль". "Как много потеряли бы зрители, если бы я сдался в тот вечер", - вспоминал Говорухин.

И все же в 1979 году Владимир Высоцкий сыграл свою самую значительную роль в кино - Глеба Жеглова в сериале "Место встречи изменить нельзя". Как признавался позже сам актер, это была его самая любимая роль.

Во время съемок Станиславу Говорухину пришлось покинуть съемочную площадку из-за отъезда на фестиваль. И тогда он доверил режиссуру Высоцкому. Говорухин вспоминал: "Он давно подумывал о режиссуре. И я с радостным облегчением уступил ему режиссерский жезл. Когда я вернулся, группа встретила меня словами: "Он нас измучил!". Шутка, конечно, но, как в каждой шутке, тут была лишь доля шутки. Привыкших к долгому раскачиванию работников группы поначалу ошарашила его неслыханная требовательность. Обычно ведь как? "Почему не снимаем?" - "Тс-с, дайте настроиться. Режиссеру надо подумать". У Высоцкого камера начинала крутиться через несколько минут после того, как он входил в павильон. Объект, рассчитанный на неделю съемок, был "готов" за четыре дня. Он бы в мое отсутствие снял всю картину, если бы ему позволили. Он, несущийся на своих конях к краю пропасти, не имел права терять ни минуты. Но зато входил он в павильон абсолютно готовым к работе, всегда в добром настроении и заражал своей энергией и уверенностью всех участников съемки. По этой короткой пробе легко было представить его в роли режиссера большой картины. Зато на тонировке с ним было тяжело. Процесс трудный и не самый творческий - актер должен слово в слово повторить то, что наговорил на рабочей фонограмме, загрязненной шумами, стрекотом камеры. Бесконечно крутится кольцо на экране. Володя стоит перед микрофоном и пытается "вложить в губы" Жеглова нужные реплики. Он торопится, и оттого дело движется еще медленнее, он безбожно ухудшает образ. "Сойдет!" - кричит он. Я требую записать еще дубль. Он бушует, выносится из зала, через полчаса возвращается, покорно становится к микрофону. Ему хочется на волю, а кольцо не пускает. Ему скучно, он уже прожил жизнь Жеглова, его творческое нутро требует нового, впереди ждут Дон Гуан и Свидригайлов, а внизу, у подъезда, нетерпеливо перебирают ногами и звенят серебряной сбруей его Кони".

Министр МВД СССР попросил, а это было равнозначно приказанию, чтобы Жеглов хотя бы раз показался на экране в милицейской форме. Но Высоцкий не соглашался на это категорически. "Для него милиционер сталинских времен ассоциировался с теми людьми, которые творили то страшное беззаконие. Он столько был наслышан об этом и так больно это переживал, что все, что было связано с милицией, не переносил на дух" - объясняет Говорухин. Режиссеру пришлось придумать сцену, где Жеглов примеряет китель. С большим трудом он уговорил актера на эту сцену.