Форум общения и хорошего настроения

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Тайра. Мои шаги.

Сообщений 141 страница 160 из 215

141

Сообщение для Тайра хорошо у тебя, почитать подумать, сделать кое-какие выводы. Продолжай

0

142

Спасибо Риточка на добром слове!
Ну и для настроения:
Как надо любить себя

- Ты знаешь, Соня, я недавно сходила на очень модный тренинг. И меня там наконец-то научили, как надо правильно любить себя.
- И как же?
- О, это целая наука! Во-первых, если ты хорошо влюблённая в себя женщина, то никогда не стой под душем. Набери себе целую ванну воды, накидай туда розовых лепестков и лежи себе в плавающих лепестках - ты этого достойна!

- А дальше?
- Дальше не лежи в этой ванне просто так - намажь себе на морду самую дорогую маску, во-первых, станешь красавицей, а во-вторых - ты этого достойна!
- Серьезный подход…
- Таки а я о чём? Но и это ещё не всё! Сделай себе приятно по всем фронтам - включи себе в ванной музыку, наслаждайся - ты этого достойна!

- Шо-то у меня у меня уже мурашки по коже…
- Таки есть с чего, любить себя - это как торт испечь, замучаешься, пока всё сделаешь правильно!
- А ты умеешь печь торты, Лидуся?
- Я - нет, но мы сейчас за любовь к себе. Пришла я, значит, с этого тренинга и думаю - надо же всё сделать по науке, пока я ещё при памяти и ничего не забыла.

- Прямо сразу?
- Куда мне ждать, Соня, мне уже не вчера было сорок, ты же понимаешь, я слегка боюсь не успеть… Набрала я ванну воды - и тут вспомнила, шо я же не купила розы. С другой стороны, зачем я стану их покупать, ты же знаешь за эти розы, это же одни красители, химия и формальдегид, как бы они иначе так красиво стояли целый месяц в этом магазине!

- Проблема…
- Какая проблема, Соня, когда женщина решила любить себя как в последний раз! У меня на кухне есть чай каркаде - я и высыпала весь пакет в воду!

- Зачем?
- Затем, шо каркаде, между прочим, суданская роза! Только засушенная! Но лепестки! И если её можно пить, то уж, конечно, в ней можно купаться!
- В принципе, логично..
- Ещё бы! Мой первый муж был физик-атомщик, в чём - в чём, а в логике я понимаю! Поэтому открыла холодильник и нашла самое дорогое…
- Красную икру?
- Я думала за неё, но знаешь, она хреново держится на лице, скользкая, постоянно сползает.
- Таки по твоим словам я вижу, шо ты всё же попробовала?
- Да не об чем говорить, таки, слегка! Положила на бровях, она оттуда не падает. А остальное лицо намазала сметаной - дорогая же вещь, на рынке брала.
- По двести?
- По двести пятьдесят! Теперь ты понимаешь, как я себя люблю?

Тётя Соня взялась рукой за сердце:
- А дальше?
- А дальше я вспомнила за музыку. Компьютер в ванну не притащищь. Телефон жалко, вдруг в воду соскользнёт. Взяла радиоприёмник. Только он в ваной ловит плохо, крутила, крутила -везде треск, потом нашла всё-таки одну радиостанцию с песнями. “Раммштайн”, правда, пел, но разве это остановит женщину, которая собралась себя любить по полной программе?
Залезла я, значит, в ванну, там каркадэ уже заварился, плавает красивыми мягкими лепестками, я возлегла, как царица Савская, глаза закрыла, слушаю Раммштайн, вспоминаю юность…

- И шо там в юности?
- Да не успела я толком окунуться в юность, пришла наша Ирма, села под дверь и начала подвывать.
- Может, у неё музыкальный слух?
-Т оже вариант, кстати… Хотя я думаю, шо это она от зависти. Тоже ведь женщина, хоть и собачья, ей, наверное, тоже красивой жизни захотелось.

Тетя Соня кусала свой кулак, чтобы не рассмеяться.
-И ты вылезла из ванны?
-С чего бы вдруг? Я тут, на минуточку, собралась себя любить, а не за хурмой на рынок! Сделала радио погромче и лежу себе.
-А Ирма?
-Воет, зараза. Ну, меня так просто не возьмёшь! Она погромче - и я погромче. Она на октаву выше - и я у радио ручку кручу. Хорошо так получается, как в пятнадцать лет в деревенском клубе…

- Ох, представляю!
- Не представляешь! Лежу я, значит, вся такая красивая, распаренная, суданской розой пропитанная, молодею прямо на глазах, вспоминаю, как в первый целовалась и тут... вдруг…. На меня падает дверь!

-Какая дверь? Откуда?
-Обычная дверь. Под которой Ирма выла. Муж мой дорогой пришел с работы, хрен знает шо подумал, говорит, звал меня, а я не отзывалась, да и где бы я отозвалась, у меня тут Раммштайн старательно наяривает, я вся в воспоминаниях, а тут - здрасьте вам с кисточкой! Кстати, знаешь, Соня, видимо, Раммштайн как-то действует на мозг, шо все начинают молодость вспоминать. Потому шо мой муж под их музыку сразу вспомнил, шо он в десанте служил - и дверь вынес практически с одного удара!

-Хорош!
-А то! Я знала, за кого замуж выходить! А вот он не знал, шо его ждёт за дверью… В армии его к такому не готовили… Решил, шо я себе вены вскрыла, вода-то вся красная... Дверь выбитую в сторону откинул, чуть собаку не пришиб, радиоприёмник полетел следом, на колени передо мной упал, кричит - Лидочка, девочка моя, да зачем же ты так, да куплю я тебе те сережки, гори оно всё огнём!

-А ты?
-А я удивилась сначала, я уже и забыла, шо прошлый раз в ювелирном хотела сережки в виде клевера, а он тогда фыркнул и сказал “попозже как-нибудь”, но тут сориентировалась быстро, встала так грациозно из ванной всем своим роскошным телом не скажу пятьдесят какого размера и говорю - “хорошо бы ещё и колечко!”

-А муж?
-Не выдержал красоты момента. Упал, за сердце схватился. Пришлось его срочно корвалолом отпаивать. Хорошо, шо до “скорой” дело не дошло.
-Ого!

-Вот тебе и “ого”. Правду на тренинге сказали - влюблённая в себя женщина это страшная сила! Видишь, я себя любила минут двадцать всего, а муж уже столько подвигов совершил! Дверь выбил, собаке на хвост наступил, радиоприёмник разбил вдребезги!
-И сережки купил?

-Нет, сережки пока не купил. Сама понимаешь, непредвиденные расходы, ремонт в ванной. Зато какая ночь у нас сегодня была! Жарче, чем в молодости на сеновале!

0

143

КУПАЛЬНИЦА.

– Глазливая, ты Варька, баба, потому и не счастливая, – заявила Наташка. – Ну, сама посуди: мужики от тебя прямо шарахаются. Где уж тут личную жизнь устроить! А время-то идет, вот тебе сегодня уже тридцать, а ты ни разу замуж так и не сходила…

Слова единственной подруги, приглашенной на скромные посиделки в честь дня рождения, не способствовали поднятию настроения.

– Скольких ты в прошлом году отвадила? Ванька Цыган – раз! Полумичман из Волнорезовки – два! – Наташка прищурила глаза, делая вид, что вспоминает всех, кто бежал от Варьки как от чумы. – Ни один так и не посватался по-человечески, а местные мужики тебя вообще побаиваются… Что-то тут не так… Да у тебя с самого детства взгляд тяжелый, помню, как дразнил тебя Колька Игнаткин из-за старого велосипеда, а ты как глянула на него, так он со своей новой «Камы» тут же и чебурахнулся. А Серега Котов? Помнишь, он тебя змеюкой обозвал, а через пару дней его гадюка за ногу цапнула, да так, что еле до райцентра довезли… – Наташка глубокомысленно замолчала, уставившись на подругу через бокал с янтарной наливкой.

– Надо с тебя снять проклятие! – голос Наташки прозвучал трубно и как будто потусторонне. – Точно тебе говорю, кто-то тебя изурочил, потому и приносишь всем неудачу, да и самой не радостно!– не унималась новоявленная вещунья. Варя ничего не отвечала, припоминая своих незадачливых женихов.

***

Евгений Иванович, приезжий шабашник, «морской волк» по прозвищу Мичман (как потом случайно выяснилось, всю жизнь стороживший портовый склад) появился в деревне прошлым летом, мыкался с дачи на дачу в поисках заработка и сразу же заприметил Варвару. «А что, девка видная, да и дом неплохой, опять же хозяйство: хрюшки да гуси», – рассуждал он, чувствуя себя городским ловеласом. Ну, и попросился у Вари в летней кухне пожить, пока ягоды, грибы и рыбалка. Варя ему не отказала, была приветлива и даже иногда подкармливала квартиранта по доброте душевной. Тут-то Мичмана и понесло, уже почуял себя хозяином, что ни вечер, то на чай без приглашения заходить стал, да еще и трубкой дымить, несмотря на просьбы Варвары табаком в доме не баловаться.

– Ты, Варвара, от меня не отворачивайся. Я, знаешь, какой по натуре, я – морской волк, я ж семь морей на кораблях прошел, а моряк без трубки, что комар без жала, одно название, – пускал густые клубы дыма Мичман. – А второе, без чего настоящий моряк не может, это – вот, они, родимые, – подкручивая пышные усы, заявлял Мичман. – Где ты еще такого мужика найдешь, чай, не девочка, женихи в очереди не стоят…

И так он этими разговорами и дымом достал, что однажды, закашлявшись и распахивая окно, Варя в сердцах выдала: «Пропади они пропадом, усы твои». Тут неожиданно из трубки Мичмана рвануло пламя, опалив ему ровно половину усов. Вереща от испуга и боли, Мичман кинулся на улицу и больше не вернулся, прижившись у самой языкастой в деревне бабки. Бабка Тощилиха быстро разнесла новость по поселку, дескать, опять Варька на человека порчу навела. Порча не порча, но усы у Мичмана с обожженной стороны расти перестали, и народ остроумно окрестил его Полумичманом, а Варю – ведьмой, окончательно.

Ближе к осени к Варе стал наведываться Ванька Цыган. Был он местным, но давно уже жил в городе, по слухам, крутясь около торгашей и барыг, перепродающих иконы и золото, а потому в сглаз не верил и ничего не боялся. Варя сразу хотела дать ему от ворот поворот, но очень уж он был красив и обходителен. Прижитый мамкой от заезжего цыгана, а потому обладающий шикарными иссиня-черными кудрями, белоснежной улыбкой и влажными, ласковыми глазами, Ванька умел обезоруживать комплиментами и страстными взглядами. Невдомек было Варе, что он то дело своими «ласковыми» глазами шарит, выискивая, что и где плохо лежит. Улучив момент, Ванька вытащил из ящика трюмо прабабкино обручальное кольцо, переданное Варе по наследству. Кольцо было широкое и тяжелое, из старого желтого золота, и стоило приличных денег. Сунув его в карман брюк, Цыган, как ни в чем ни бывало, допил чай, рассказал Варе пару анекдотов и ушел, обещая зайти завтра. Однако в его планах было успеть на электричку до города, чтобы сдать кольцо как можно быстрее. Едва дойдя до материнского дома, Ванька сунул руку в карман и вскрикнул от неожиданности: кольцо само наскочило на безымянный палец, передавив его с невыносимой болью. С ругательствами и причитаниями он ворвался к матери, и до утра она как только не пыталась освободить своего незадачливого сына от проклятого кольца! Не помогло ни мыло, ни нитка — палец с каждой минутой становился все больше и потом и вовсе стал зловеще синеть.

Утром боль стала такой невыносимой, что Ванька бросился к Варе, переполошив всю округу своими криками.

– Забери свое кольцо, ведьма! Денег возьми, только забери его обратно! – плакал он, ползая у Вариного крыльца под ропот деревенских, обступивших Варварин двор.

– Ну, хватит, развелось женихов, одна тоска от вас и пустые хлопоты! Кто еще хоть раз мой порог переступит, топор в ход пущу. А ты, Ванька, воровать завязывай, а то в следующий раз на шее капкан захлопнется, – грозно сказала Варвара и кинула через порог тяжелый топор. Народ охнул и расступился.

В этот самый момент Ванькин палец перестал болеть и стал нормальным, а кольцо соскочило с него, откатившись к Вариному порогу. После этого случая местные мужики стали бояться даже смотреть в Варину сторону, а бабы надолго прикусили злые языки.

***

Проводив захмелевшую подругу, Варя быстро убрала со стола и села у окошка. На душе было тяжко.

– Может быть и правда, я проклята? Может, судьбой и не положено мне пары. А что, если погадать? Сегодня же Купальница, как раз подходящее время гадать на суженого… – Варя решительно встала и подошла к древнему трюмо. Там в большом ящике лежали пожелтевшие мамины тетради – в одной из них были описаны старинные гадания. Подойдя к трюмо, она ненароком глянула в зеркало: на нее смотрела статная молодая женщина, ее крепкое тело было стройным и сильным, а разгоряченное от волнения лицо разрумянилось. Смешение сибирских кровей дало прекрасный результат: черты лица с чистой матовой кожей были правильными, волосы мягко искрились медью, а в серо-зеленых глазах таились мелкие золотые крапинки. Как ни смотри, не было никакого изъяна в ее бабьей красоте! Но счастья она не приносила, видно, действительно, кто-то в неурочный час зыркнул на Варю из-под насупленных бровей и сказал недоброе слово.

Варя налила себе горячего травяного чая и села читать мамин манускрипт. Слова гадания были мягкими и округлыми, давались пониманию легко, но читать вслух Варя не стала, чтобы не спугнуть магию.

Как только до полуночи осталась четверть часа, Варя зажгла большую свечу, взяла круглое зеркало на деревянной подставке и поставила его на трюмо так, чтобы отражения комнаты множились и уходили в бесконечность. За две минуты до полуночи она выключила свет, ощутив легкий озноб от страха перед предстоящим действом.

Купальница
– Как девочка, ей-богу, – Варя прикусила язык, понимая, что вспоминать Бога всуе, да еще и при таких греховных обстоятельствах, явно не следовало. Ходики начали бить полночь, и с каждым ударом Варя волновалась все больше. Время настало. Варя, едва шевеля губами, начала читать слова гадания, не мигая, как и было велено, вглядываясь в тоннель из отраженных комнат. Пламя свечи дрожало, становилось все тоньше, и в его мерцающем свете стали угадываться неясные очертания фигуры, которая становилась все четче и ближе, ближе, ближе…..

– Апчхи! – раздалось откуда-то из-за трюмо, и свечка погасла.

Варя сидела, не в силах пошевельнуться от накатившего на нее ужаса. Прошло, наверное, минут пять, все вокруг было тихо, Варя зажгла свечу, не решаясь идти через всю комнату к выключателю, и обомлела. На трюмо, покачивая короткими ножонками, сидел крохотный мужичок.

– Хозяйка называется! Развела пылищу. Насморк второй год не проходит, даже настойка на мышиных хвостах не помогает. – Мужичок попытался деланно чихнуть, но в этот раз у него получилось не очень натурально.

Странное дело, но присмотревшись к нему и услышав его речь, Варя ощутила спокойствие, и ее суеверный страх куда-то испарился. Глухое ворчание казалось очень знакомым и каким-то родным. Появилось чувство, что она вернулась в детство, за дверью мать стряпает блины и вот-вот позовет трехлетнюю Варю снять пробу с только что взбитых сливок…

– Узнала? – мужичок встал на трюмо во весь рост и заглянул Варе в глаза, – небось, совсем не помнишь. Домовой я твой, хозяин тутошний…

И тут Варя – смутно – то ли действительно припомнила, то ли придумала, что помнит – и чудного мужичка, и его бороду в своих ручонках, и как плакала, бывало, от какого-то детского горя, а он приходил, говорил разное, смешил и баюкал, погружая в чистые и безмятежные сны.

– Ну, что Варвара, видно, пришло мне время открыться. Обещал я матери твоей охранять тебя, да вон оно как вышло, что распугал всех женихов. Хотя, сама посуди, разве стоящие это люди-то…

– Так это все Вы? А я уж и сама верить начала, что ведьма… – Варя горько рассмеялась.

– Ну, до ведьмы тебе далеко, хотя задатки есть… Мамка твоя знанием владела, это да. Потому и ушла так рано – нельзя быть Ведуньей и семью иметь… Она как тебя родила, так силу, считай, и потеряла, а потом и сама угасать стала. Вот и тебе решить надобно, станешь ведать или бабье счастье выберешь. Думай, девочка, как скажешь, так и будет.

– Нет, не хочу я быть Ведуньей! Хочу быть простой женщиной, и чтобы все у меня было, как у всех… – без раздумий выпалила Варя, уставшая от злой молвы.

– Ну, будь по-твоему. Только надо последнее колдовство исполнить, чары снимающее. А для того прямо сейчас выйди на улицу, набрав ведро воды, поставь его на лунную дорожку, и пусть вода напитается лунной силой. Как пройдет четверть часа, вылей воду на себя, тут все и забудут мои шалости, перестанут считать тебя ведьмой. И это… больше я в твою жизнь вмешиваться не стану, но за домом присматривать буду по-прежнему, так что ты это, не запускай хозяйство! Ну, давай, иди чары снимай… – сказал Домовой и растворился в воздухе.

Набрав в ведро воды, Варя вышла в огород, спускающийся прямо к реке. Было около часа ночи, и огромная луна щедро расплескивала свет на дорожку между кустами облепихи. Дав воде настояться, Варя, оглянувшись по сторонам, сняла одежду и, не дыша, вылила на себя ведро ледяной воды…

***

Свет луны никак не давал Даниле уснуть, тревожил и маял сердце.

– Да что такое, наваждение какое-то, – пробормотал Данила и решил пройтись к реке, проверить садки.

Спускаясь по тропинке, он споткнулся о доску, выпавшую из соседского забора, и, замешкавшись, случайно глянул в сторону ближнего огорода: там, во всем сиянии своей зрелой красоты, озаренная волшебством лунного света, стояла Варвара…

– Матушки Святы… – едва вымолвил Данила и зажмурился, ослепленный видением. Когда через мгновение он открыл глаза, луна уже спряталась за набежавшее облако, а Варвара исчезла.

Так и не дойдя до реки, Данила вернулся домой и уснул крепким сном, в котором на равных царили луна и Варвара. Соседка и раньше ему частенько являлась в видениях, но как подступиться к ней, Данила не знал, считая, что для сближения нужен хоть какой-то повод.

Рано поутру, умывшись и позавтракав, Данила собрал инструменты и вышел на крыльцо.

– Ты кудой-то собрался, сынок? – удивленно спросила мать.

– Да пойду у соседки забор починю, а то всю тропинку завалило… – равнодушно-деловым тоном ответил Данила.

– Это у Вари, что ли? – спросила мать и хитро глянула на сына. – И то верно, живет девка одна, помочь некому. До обеда управишься?

– Не знаю, мам… Как получится… – ответил Данила и вышел за калитку.

– Получится, получится, – засмеялась старушка и вошла в дом. – Ишь, надумал, телепень, а то все глазами ест, а сказать не может…

***

– Хозяйка, топора не будет? Забор тебе поправить хочу, – окликнул Данила Варю. Та, засмущавшись, вынесла топор, и они вдвоем стали поднимать почерневшие от времени доски. Над рекой были слышны их непринужденный разговор и смех, а время текло незаметно, смещая солнце к закату.

– Помогла луна, однако, – ухмыляясь в бороду и зевая, прошептал Домовой, выглядывая из-за угла дома. – Ну, все, теперь можно и отоспаться…

Автор: Мария Моторина

0

144

Киты тонут

Мне один раз рассказали, что киты тонут. Они тонут, потому что постепенно обрастают всякими ракушками и прочими наростами. Они обрастают, обрастают, а потом становятся такими тяжелыми, что уже нет сил подняться на поверхность и глотнуть воздуха. Поэтому киты тонут.

Раньше, лет несколько назад, я очень хотела быть несчастной. Конечно, в этом себе никогда не сознаешься по-честному, но желание мое было очень глубоким и тайным.

Я даже делала так. Залезала в интернет и вбивала в поисковую строку, например, такие слова «Он меня бросил», хотя меня даже никто и не бросал, но нужен был повод. И в эту же секунду на экране появлялись тысячи историй о том, кто кого бросил, кому как плохо, кто какую испытывает боль и вообще мечтает удавиться. Внутренне я просто ликовала. Ну, вот же! Вот! Я же говорила! Видите! Все плохо! Все будет плохо!

Трудно вообразить себе, насколько это удобно быть несчастной. Для этого ничего не надо делать. Просто так ложишься вдоль кровати и думаешь: «Ну вот». Можно вспомнить про маленькую зарплату. Или про личную жизнь. Или про неприятности на работе. Можно вспомнить про обиду в детском саду (мальчик по фамилии Мухортов из старшей группы отобрал у меня как-то раз веер, гори в аду, [литературное слово]). И вот так лежишь, вспоминаешь. Начинает работать внутренний вертолет, который разгоняет несчастье вокруг с огромной скоростью. Все плохо! Все ПЛОХО! ВСЕ ПЛОХО!

Я даже не помню, когда перехотела так делать. Но я точно это когда-то перехотела.

Вот моя мама, например. Я очень люблю свою маму. Но вот за что я ее не люблю, так это за то, что она делает так.

Когда покупаю ей футболку или джинсы, то она говорит: «Ооо, мне теперь до конца жизни хватит!»
И это одновременно злит и очень расстраивает. Потому что одежду носят пару-тройку лет.

Когда умоляю ее поехать отдохнуть, то она соглашается со словами: «С другой стороны, ладно, поеду. Может, в последний раз, когда еще выберусь».

Сейчас мы затеяли ремонт в ее квартире. Она говорит: «Надо думать о будущем и ставить сразу душевую кабину! Потому что через пять лет я уже не смогу залезть в ванну». А маме всего 55 лет.

То есть она уже все решила. Эта футболка – последняя в ее жизни. Эта поездка – больше такой не будет. И через пять лет она уже не сможет ходить. Все, Алеся, пока!

Как-то раз умер мой друг. Это случилось совершенно внезапно, вдруг. За пять минут. Только что сидел – и раз, его нет. Утром встал, надел штаны, свитер, побрился, встрял в пробки, приехал на встречу, ответил на пару десятков звонков, поел что-то в обед, куда-то не успел, заехал в кафе поужинать, заказал салат «Цезарь», а потом раз – откинулся на спинку стула и умер. У него было больное сердце с детства. Его мама потом спрашивала: «А Игорь приехал? Или он еще стоит в пробке?» - это когда везли гроб из морга. Я переспрашивала: «Какой Игорь?» Не могла понять, что она называла гроб именем сына. У меня это не соединялось. Потом она говорила: «Игорек, осторожно!» - это когда несли гроб.
И вот он так умер, а я потом думаю: «Интересно, он понял, что вообще жил? Ощутил это? Это же был его последний день».

Конечно, задумываешься о всяких таких вещах только тогда, когда что-то такое случается. Все уверения в том, что надо ценить каждый день, проживать его как последний, жизнь прекрасна и бла-бла-бла – это не работает. Ни черта не ценишь, конечно. Ну чему тут радоваться, чему? Вон забот полон рот. Я иногда думаю, что каждое утро надо начинать со слова «УРА!» Ура, я живой! Просыпаешься, глаза открываешь, понимаешь, что ты – есть. Ну вот просто ЕСТЬ. Тут есть. УРА!

Один раз мне рассказали про медузу. Есть такой сорт медуз, которые могут питаться плохим. Чем-то очень плохим и они от этого не умирают. Потому что медуза не воспринимает это как плохое. Она плавает в океане и думает, что плохое – это просто его часть. Когда случается плохое, я думаю, конечно, что пропади оно все пропадом. А потом понимаю, что это плохое – оно часть. Часть жизни, а не повод помереть.

Люди очень часто не понимают своего счастья. Вот бывают такие ситуации, например. Встречаются девочка и мальчик. И девочка – очень хорошая, а мальчик – [цензура]. Или наоборот, пусть девочка будет [цензура]. Не важно. Кто-то из них недостойный человек. И вот они встречаются, живут потом вместе, а затем расстаются. Хорошая девочка плачет горючими слезами про этого мудака. Ей страшно и невыносимо без него жить. Хотя по логике вещей вместо этого девочка должна скакать по зеленой лужайке и кричать: «Спасибо тебе, Божечка!», подбрасывать в воздух цветы, осыпая ими себя, прекрасную. Но она плачет. И это такая ситуация, которую можно сравнить с тем, что лошадь посрала. Казалось бы, ей должно стать легче, она избавилась от говна. Но нет. Все выглядит наоборот. Все выглядит так, будто [цензура] бросило лошадь.

Один раз мне было страшно плохо. Потому что я влюбилась за 5 секунд в одного мальчика. Я влюбилась, потому что он на меня так странно смотрел, так смотрел. Понимаете, ну так! Иногда же достаточно одного взгляда. И я знала, что у этого пылкого чувства нет будущего. Там была такая ситуация, что будущего нет. И я так страдала. Страдала страшно. Ужасно. До температуры 38 и 5. И даже уехала из города. Просто один мимолетный взгляд – и вся жизнь вдребезги. Тонула, как кит. И думала, что это навсегда. А потом мы с ним еще раз увиделись случайно. И оказалось, что он на всех так странно смотрит. Потому что у него – косоглазие.

Так вот.

Что я хочу сказать.

Я считаю, что надо вести себя так, как мой кот Митя. Иногда сижу на кухне, работаю. И что-то не получается, не сходится, не срастается, брови сразу прибегают к переносице посмотреть, что тут происходит вообще. И я сижу, всех ненавижу, прямо не могу. Сижу, как черная туча. А потом смотрю, что кот Митя лежит рядом. Он лежит на спине, разложив белоснежное полное тело по креслу. Он лежит как-то даже медленно. Рассматривает свой пышный меховой живот, разглядывает лапы, растопыривает мохнатые пальцы с коготками. Очень внимательно на себя смотрит, очень. И по нему в этот момент прямо видно, что он уже не знает, в какое место еще раз себя поцеловать.

Алеся Петровна

+3

145

Одного мальчика мама привезла на озеро.

Он впервые увидел озеро в четыре года. Он был потрясён. Стояла жара. Мама села на полотенце и достала книжку. А мальчику строго сказала: "ты можешь поплескаться в воде. Но смотри, не замочи трусики, а не то я тебя выдеру!". И выдрала бы. Такая была у неё манера. Мальчик стоял ножками в воде и боялся пошевелиться. Вода была прозрачная и прохладная, заманчивая. Другие дети купались и брызгались, визжа и хохоча. А мальчик стоял в воде и боялся пошевелиться. И боялся детей, которые могли его обрызгать. Был чудный жаркий летний день.

Так отравляют радость жизни. Тебе что-то вроде дают, но при этом тебе ничего нельзя. Ты можешь испачкаться, забрызгаться, разочаровать, вызвать неудовольствие или даже получить по уху, если не оправдаешь ожиданий. Стой, как памятник, по щиколотку в воде в жаркий день. А потом тебя возьмут за руку и уведут с озера, похвалив за то, что ты был хорошим. Или просто не ударят. Не завопят: "ах, вы меня разочаровали!".

И многие люди так проживают жизнь - стоят в жаркий день по щиколотку в прохладной воде и боятся измочить трусики. Боятся пошевелиться и что-то сделать не так.

Меня в детстве выпустили во двор в снежно-белом пуховом свитере. Роскошная была вещь. И тоже мама велела быть поаккуратнее. Я очень старалась, правда. Гуляние было испорчено, ведь надо быть осторожной! К счастью, я немедленно упала в единственную грязную лужу. И ещё сверху меня волной грязи захлестнуло. Я заплакала и пошла домой; с меня капала грязь. Мне тоже года четыре было, тогда дети гуляли самостоятельно во дворе. Ну и что? Мама расспросила, не ушиблась ли я. А потом отмыла меня в ванне с пеной "Селена" и белым утёнком с дырочкой для зубной щетки. Свитер постирали, он стал серым и крошечным, как раз налез на плюшевого медвежонка. Ровным счетом ничего страшного не случилось, хотя мама огорчилась, конечно. Тогда мало было хороших вещей.

Понимаете, в жизни невозможно жить и не пачкаться. Не падать. Не мочить штанишки в озере. Не получать иногда по лбу от хулиганов и не терять игрушки. Невозможно прожить жизнь и ни разу не упасть. И невозможно искупаться в прохладном озере, не замочив трусики. Всякое бывает в жизни; уберечься от всего и сохранить снежную белизну одежд невозможно, если жить по-настоящему.

Но многие люди смертельно боятся неудачи или падения. И стоят на одном месте, стараясь не шевелиться. И шарахаются от тех, кто смеётся и брызгается. А потом их уводят за руку ангелы смерти, и они жалобно оглядываются на голубое озеро. И даже на грязную лужу; это тоже интересно. И их кладут в аккуратный ящик в белых свитерах, - совершенно белых.

Живите. Я часто говорю: "ничего страшного". И на приеме так говорю, и в жизни. Если действительно ничего страшного. Ну, упал, испачкался, ушибся. Ничего, это пройдёт. Страшно стоять в воде и не сметь шелохнуться. И видеть в отражении своё постаревшее лицо…

Анна Кирьянова

+1

146

Я помню шампунь был " Селена" )

0

147

“А есть хоть что-нибудь, чем ты был сегодня доволен?”

Как порой полезно задавать себе систематически такой вопрос. Я на том уровне когда через большие промежутки времени задаю себе вопрос за что и кого я хочу поблагодарить. А вот подобный вопрос я ещё не пыталась задать. Попробую внедрить в свою "рутину". Спасибо.

0

148

[img2]aHR0cHM6Ly9pLmltZ3VyLmNvbS9vQ3N2aGN1LmpwZw[/img2]

+1

149

901966,20196 написал(а):

А маме всего 55 лет. То есть она уже все решила. Эта футболка – последняя в ее жизни. Эта поездка – больше такой не будет. И через пять лет она уже не сможет ходить.

Очень похоже на то  как мой отец реагирует на все мои попытки улучшить его жизнь и настроение...

0

150

Серафима Павловна Огнева

недавно отпраздновала свое сорокалетие.
Посидела с мамой, чай с тортом попила. Вот и весь праздник. Мать, Клеопатра Ивановна, предлагала дочери отпраздновать круглую дату как-то поярче, повеселей, сходить в ресторан, например, или домой гостей позвать, но Сима наотрез отказалась. Даже близких подруг не захотела пригласить на торжество. А зачем? Чтобы выслушивать их бесконечные разговоры о семейной жизни, которой у Серафимы никогда не было?
Да, Серафима никогда не была замужем. Не сложилось, как говорят. По молодости, то ли сама слишком робкая была или ухажеры не очень настойчивые попадались, а после тридцати претендентов на руку и сердце Серафимы и вовсе не стало. Если, когда и подмигивали какие, то от них только тошно становилось. Вот взять, например, главного бухгалтера с работы - Ивана Даниловича Саранькина. Ладно, возраст, сорок опять лет и внешность неказистая: низенький, лысоватый. Серафима понимала, что и сама она далеко не красавица. Так ведь Иван Данилович оказался еще и жадный "до печенок". Пригласил как-то Серафиму в кафе-мороженое. Она под давлением матери согласилась. Посидели, поели мороженого, кофе-гляссе выпили. Иван Данилович на удивление оказался очень общительным человеком. Он развлекал Серафиму анекдотами, даже кое-где скабрезными, стихи рассказывал.
- ...И что тебе не так? Тебя что, смутили его пошлые анекдоты на первом свидании? Мужчина просто хотел развлечь тебя... - Клеопатра Ивановна, выслушав историю о неудачном свидании дочери, пришла в ярость.
- Мама, давай, без этих твоих уточнений, - уныло вздохнула Серафима. - Просто, ну ...
- Ну, что он тебе совсем не понравился?
- Нет, ну не то чтобы совсем..., - уныло произнесла Серафима. - Ну, произошло кое-что...
Клеопатра Ивановна встрепенулась:
- Что? Уточни! - настойчиво потребовала мать. - Это важно сейчас!
- Для кого важно? - хмыкнула Серафима.
- Для твоей будущей семейной жизни! - Клеопатра Ивановна всплеснула руками. - Ты что, не понимаешь? Давай, рассказывай все с самого начала!
- Ну, посидели, разговаривали, потом официантка принесла чек, Иван Данилович взял его, достал кошелек, посмотрел в него, заплатил за обоих, а когда проводил меня до дома, попросил в долг, кстати ровно такую же сумму, какую в кафе за меня заплатил. Вот и все.
- Нет, не все, - вкрадчиво произнесла Клеопатра Ивановна. - Не все, Симочка. Мужчина за тебя заплатил. Ну и что такого, что он в долг у тебя попросил? Разные бывают обстоятельства.
- Ну да, мама, наверно ты права, - кивнула Сима. - Но он все-равно мне не очень нравится.
- Много ты о нем знаешь, чтобы принимать такое важное заключение, - хмыкнула мама. - Знаешь, Сима, пригласи-ка его к нам в гости.
- Зачем?
- Затем, чтобы попытаться выдать тебя замуж, - отрезала Клеопатра Ивановна. - Мне уже шестьдесят, еще немного, и ты останешься одна в этой пустой квартире. Что ты будешь делать здесь одна? Бродить из угла в угол? Сима, ради меня. Как я уйду, зная, что оставляю тебя совершенно одну здесь?
- Мама, не переигрывай, - рассмеялась Серафима. - Актриса из тебя... лучше промолчу.
Она подошла к зеркалу.
- Мама, а может мне имя поменять? Стать, например, Аллой или Викой? Говорят, поменяешь имя, поменяешь судьбу!
- Ты что, офонарела? Твое имя означает "огненная". Ты женщина-огонь!
- Ну да, огонь, - кивнула Серафима. - Бенгальский... только. Кстати, мама, а откуда у тебя такое имя странное?
- Так отец мой историю очень уважал. Книги разные исторические читал все время и имена давал такие же. Корова в деревне, например, у нас была Елизавета, а меня вот Клеопатрой назвал. Неравнодушен был к этой особе, даже мама ревновала, - рассмеялась Клеопатра Ивановна.
В дверь вдруг позвонили.
- Кто это? - насторожилась Серафима.
- Не знаю, пойду открою, - пожала плечами мать.
- Сима! Это к тебе! - голос матери показался Серафиме каким-то подозрительно слащавым. - Гость пришел к тебе.
На пороге стоял Иван Данилович Саранькин с букетом роз.
- Проходите, проходите, - засуетилась Клеопатра Ивановна. - А мы с Симочкой о вас только что вспоминали.
Иван Данилович замялся.
- Я ...понимаете... к Серафиме Павловне...
- Понятно, понятно, - закивала мама. - Проходите в комнату, поговорите. А я пойду к соседке загляну. Она как раз меня просила зайти.
Клеопатра Ивановна подмигнула дочери и скрылась за дверью.
Иван Данилович растерянно моргал и молчал. Серафима решила, что нужно как-то поддержать разговор.
- У вас какое-то дело ко мне? - спросила она нерешительно.
- Да, я ...я...долг пришел отдать. Я у вас брал...
- Да ладно, на работе бы отдали. - Серафима пожала плечами.
- Вы меня извините, я просто ...внуку должен был книгу купить, да еще и проиграл ему. А долг, как известно, нужно отдавать...
- Какому внуку? Вашему? - не поняла Серафима.
- Ну да. У меня внук Иван, десять лет ему. Я его один воспитываю... Еще кот есть, Тимофеем зовут. Вот и вся наша семья.
- Подождите, я ничего не понимаю, - Серафима покрутила головой. - Вам же только сорок пять! А внуку десять. Да вы присаживайтесь, я сейчас чаю сделаю...
- Нет, не нужно чаю, - вздохнул Иван Данилович, присаживаясь на краешек дивана. - Я только долг...
- Да я поняла, - улыбнулась Серафима. - А что с внуком?
- Ну, это давняя история, - развел руками Иван Данилович. - Я, понимаете, рано женился, сын родился у нас с женой, когда мы только школу закончили, ну ...так получилось. Бывает...
- Ну да, - кивнула Серафима, улыбнувшись.
- Ну вот, сын родился, - повторил Иван Данилович. - Школу закончил, а после выпускного нам с женой заявил, что женится и ребенок у него будет, представляете?
- Это у вас традиция так выпускной вечер отмечать? - Серафима еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться.
- Ну вот.... а несколько лет назад жена познакомилась в Интернете с одним мужчиной из Израиля и уехала к нему жить. Влюбилась, говорит. Ну, что же, бывает...
- А родители Вани? - Серафима, не моргая, смотрела на гостя.
- Ну, там тоже... Сын с женой решили тоже в Израиль уехать, свой бизнес открыть, а Ваню мне на время оставили, пока обживутся... то да се... Ну вот бизнес они открыли, а потом разбежались. У сына другая семья и у матери Вани тоже. Но они с ним общаются по скайпу, подарки присылают, вы не думайте! - замахал руками Иван Данилович.
- Да я ничего не думаю, - пожала плечами Серафима. - И вы все десять лет растите внука один?
- Один, - вздохнул Иван Данилович. - Ванька у меня золото, а не парень. Отличник, книги читает запоем, мы с ним в шахматы играем... Вот я ему недавно партию проиграл... Серафима Павловна выходите за меня замуж!
- Что? - Серафима не сразу поняла, что произнес Иван Данилович.
- Я ... когда вас впервые увидел, обомлел просто. Вы... вы такая женщина, высокая, статная, красавица...
- Кто, я? - моргала Серафима. - Ну, да я ...высокая, вообще-то.
- Я понимаю, у меня внук, и вообще у вас нет ко мне никаких чувств, но давайте попробуем. Вы не думайте, я хозяйственный, без вредных привычек, работящий... Ладно, я пойду. Обидел вас, наверно... простите меня.
- Подождите, подождите. - Серафима замахала руками. - Так нельзя, все как-то очень стремительно!
- Еще бы, - хмыкнул Иван Данилович. - Из невест сразу в бабушки!
Обстановка наконец-то разрядилась, и Серафима расхохоталась в полный голос.
Прошло два года...
- Как у меня дела? - Клеопатра Ивановна разговаривала по телефону с подругой.
- Да все отлично!
Я сейчас прабабушка, а через месяц стану бабушкой!
Как?
Уметь надо, дорогая моя.
Сейчас расскажу...
Ты не поверишь, дорогая!

+2

151

Сообщение для Тайра Замечательный рассказ!

0

152

Рада что понравился  :flirt:

0

153

Сообщение для Тайра Они все суперские. Настроение улучшают только так. )

0

154

Поэтому и делюсь...  :flirt:

0

155

Помню, в одной из тем ты писала, что тебе важна  позитивная атмосфера вокруг. Вот и мне тоже. Тяжело переношу чужое уныние, безнадегу. Давит конкретно.... А у тебя тут легко. Все время заглядываю. )

0

156

Сообщение для Тайра
Присоединяюсь к вышевыступавшему оратору), у тебя хороший, тёплый уголок

0

157

Спасибо девочки!  :flirt:
Очередная мотивашка из интернета:
Мне кажется, что этот текст должен висеть у всех на холодильнике, как памятка. Во всяком случае, на свой я его повешу. Автор, к сожалению, неизвестен, но текст просто БОМБА!

ВЫБРОСЬ все, что не работает!!!

Выбрось все, что не работает. Прямо сейчас. Вот возьми и неси в мусор.
Например туфли, в которых ты спотыкаешься, неудобно в них — в топку!
Наушники, в которых одно ухо барахлит, а так еще ничего — туда же. Вместе с умершими колонками.
Тарелку от старого сервиза, в которую даже печенье не положишь — такая она дурацкая. Выставь у подъезда, вдруг кому-то счастье.
Листик с диетой на дверце холодильника (не смешно!!!)
Ежевечерние разговоры по телефону, когда она тебе: «Ну ты представляешь, какой ужас!» — а ты: «Угу! Конечно!» — а сама в это время переминаешься с ноги на ногу, потому что несмотренный Хаус и ты некупаная в ароматной ванной после тяжелого дня. А у нее каждый день ужас — зачем оно тебе?

Слова утром: «Еще пять минут!» — таймеру на мобильном по-фиг. Или вставай вовремя, или ставь время для себя, а не «по совести». Не работает!!!
Манеру тереть глаза, когда они накрашены (или не крась, или не три! Глазам же больно!)
Переживания по поводу того, все ли ты за сегодня успела сделать идеально (nobody is perfect — на холодильник вместо диеты!)
Сожаления о прошлых поступках, отношениях, о выборе, сделанном когда-то… Сожаления — к черту! Все правильно. Что бы там ни было, это было единственно верное решение для тебя тогдашней, в той конкретной ситуации. Никакого раскаяния, только опыт и благодарность.

Раздумья о том, «а что, если бы…» — или делай, или не думай. Попробуй — понравится — иди дальше. Каток, японский язык, познакомиться с кем-то, новую работу, изменить стрижку, сходить в театр и пр. Прямо завтра — хотя бы что-то одно, а? Вместо раздумий, которые отменить.
Привычку всегда по несколько раз извиняться. Достаточно одного искреннего «прости», если есть причина. Все остальное — лишнее, балласт.

Кофты, платья, джинсы и прочую ерунду, которая тебе не идет, не нравится, старит, полнит и т. п. Никаких дач!; В утиль!; Ты себя не на помойке нашла, ходи всегда красивой!;
«Чемоданные отношения» — когда нести тяжело, а бросить жалко. Руки еще не отваливаются? Решись наконец-то, и перейди на элегантные кейсы с такими колесиками, которые сами собой едут ко всеобщему удовольствию. Красиво, легко, комфортно, надежно. Метафора понятна?

Остатки косметики, ненужные лекарства, баночки-скляночки — долой. Ты заслуживаешь только лучшего, свежего, классного. И самое главное — здоровья и красоты.
Обещания «как-нибудь пересечься», написать, сделать, занести, купить, и т. п. — если оно висит дольше недели (ну двух, ладно!) и никто не умер, видимо, не надо. Лишнее. Вычеркиваем.
Слова «я не умею» или «я в этом не разбираюсь» — не работают. Разбирайся, учись, умей, или плати тому, кто умеет. Ты же не комплексы в себе выращиваешь, а стараешься себе облегчить жизнь, правда?
Воспоминания, от которых слезы на глазах и руки трясутся. Если есть, выбрось. Вернутся — еще раз «delete». Нечего тебе жизнь отравлять!

Было да сплыло!

Манеру всегда уступать, «быть хорошей девочкой», тихо помалкивать, даже когда тебе что-то очень сильно надо, но «что люди подумают» — рви с корнем. Говори, проси, комментируй, высказывайся, вежливо и тактично, но по-своему и о своем. Хорошие девочки попадают на небеса, а плохие — куда захотят.
Страх состариться, боязнь нового, сомнения в своей красоте и привлекательности, неверие в свое счастье — в плотный пакет, сжечь и пепел по ветру. Не работает: не помогает, а только мешает жить по-человечески.
Поломанные дверцы и ручки — вместе с кухней, плитой, чайником и пр. Чинить дороже. Выброси — скорее купишь новое, такое, как нравится.
Привычку просиживать время в интернете — прямо сейчас брось.

Дочитаешь, и иди гулять на улицу. Там хорошо, там свежий ветер, солнце, зелень, снег, дождь. Пройдись, подыши, посмoтри, понюxaй.

Это живое.

Это работает.

+1

158

902442,20196 написал(а):

Привычку просиживать время в интернете — прямо сейчас брось.

o.O
Не, это лишнее)), а в остальном - согласна.

0

159

Света, я оставлю это тут, ладно? )

Бабушка выросла словно из-под земли. Не было – и вот она. Он еле успел нажать на тормоз. Мощный автомобиль, взревев, словно укрощенный хищник, остановился.

Дмитрий Викторович выскочил на улицу. На языке много чего вертелось. Он уже рот открыл, но вдруг замолчал.

— Доброго здоровьичка, внучек. Торопишься куда, поди? — незнакомая бабулька бесхитростно улыбалась.

Глаза будто прозрачные голубые леденцы. Выцветший платочек с цветочками, ситцевое платьице. На ногах – галоши. Поправила натруженными руками седые волосы, еще раз улыбнулась. Улыбка была совсем детская, даже такие же беззащитно-розовые десны, как у младенцев.

Дмитрия Викторовича уважали коллеги и побаивались партнеры. Он был жесткий, бескомпромиссный, ничего не боялся. Считали, что идет по головам и чужды ему человеческие эмоции. И будь на месте бабушки кто-то другой, не миновать бы тому человеку всей глубины его гнева.

Но где-то в глубине Дмитрия Викторовича жил мальчик Митя. Обожающий свое детство и бабушку Липу. К ней мальчика на все лето привозили родители. Он спал в пологе. Просыпался, когда аромат от бабушкиных блинчиков и пирожков разносился по всему дому. Соскакивал и бежал к ней по деревянному, теплому от солнца полу. Бабушка прижимала его к себе, обнимая руками, еще в муке, которые вытирала о передник.

На столе стояла кружка с парным молоком. А потом они шли в поле. И облака проносились низко, качались васильки. На горизонте паслась коровка Бусинка. А рядом шел конь Звездочет. Вечером бабушка рассказывала сказки. И можно было выйти на крыльцо, послушать звуки ночных гостей, как она их называла. Что-то светилось в траве, кто-то шуршал.

И не было никого счастливей Мити в тот момент.

Поездок к бабе Липе он всегда ждал. Его утонченная и модная мама моталась по курортам. Отец, крупный чиновник, пропадал на работе. У мальчика было все: игрушки, поездки, исполнение любых желаний. А ему хотелось поскорей в деревню к бабушке. И он не мог понять в тот день страшных слов по телефону: бабушка Липа умерла.

Как это? Баба Липа не может умереть! Как без нее будут Бусинка и Звездочет? Ночные светлячки? Как без нее будет он, Митя?

— Какая выдержка у мальчика! Стоит и даже не плачет! Собранный такой! — удивлялись на похоронах знакомые.

Дима попросился туда, как не отговаривали его отец и мать. Боль изнутри ломала, била, выворачивала. А внешне он стоял твердо, даже не плакал. С бабой Липой уходило все, что было ему так дорого…

* * *
С тех пор изменился и его характер.

Прошли годы. И вот ему 35 лет. Он ехал в аэропорт, ждал полет по делам. Но вдруг вспомнил просьбу своего друга, егеря Сергея.

— Отправь телеграмму, Дим. Это очень важно. Я сам уже не успеваю, в лес надо. Дозвониться до своих не могу. Это тетке моей. Связь у них частенько не ловит. Отправь, прошу. Только не забудь! — просил Сергей.

Дмитрий Викторович ничего не забывал. Но закрутился с новым контрактом. И… почему-то забыл.

Вспомнил уже по дороге. Глянул на навигаторе. Населенный пункт с незнакомым названием. Не то город, не то поселок. Он еще успевает к самолету, время есть. Отправил телеграмму, сел за руль и помчался в аэропорт.

И вот тут-то, как из-под земли и появилась та бабуля.

Она была очень похожа на его бабушку. Или ему так показалось? Все бабушки похожи друг на друга ощущением безграничного счастья и того, от чего щемит в груди и хочется улыбнуться.

— Вы чего же так… Неосмотрительно вышли на дорогу. Я мог задавить вас. Тут нет перехода. А я тороплюсь, да. На самолет, — вздохнул он.
— Внучек! Помоги мне, пожалуйста! — вцепившись в рукав его пиджака, попросила старушка.

Дмитрий Викторович глянул в сторону машины. Кошелек был там.

— Сейчас. Сколько денег нужно? — спросил он.
— Денег? Каких денег? Нет, что ты, милый! Этого не надо! Помоги мне Анчоуса найти! — бабуля по-прежнему не отпускала его руку.
— Анчоуса? — вскинул он бровь.

В голове тут же сложилось: пожилая женщина потеряла собаку. Но… у него нет времени ее искать.

— Бабушка! Вы покричите его! Прибежит. Или к дому придет. У вас тут все рядом, никуда не денется ваш Анчоус! — Дмитрий Викторович посмотрел на часы.

Время еще было.

— Матрена Митрофановна меня зовут. А тебя как? — не отставала старушка.
— Дмитрий Вик… Митя, — глухо произнес он.

Так давно его никто не называл. Зачем он сейчас вспомнил и назвал свое детское имя? Непонятно.

— Митенька… У меня так мужа звали. Митенька, помоги мне, а? Ножки не держат, так расстроилась. Анчоус-то все, что у меня осталось! Мужа схоронила давно уже. Дочка с внучкой разбились в поза то лето. Никого нет теперь. Только он! — бабушка принялась утирать слезы краешком платка.

Дмитрий Викторович снова взглянул на часы. Если он будет ехать быстро, то в принципе, время еще есть.

— Садитесь в машину. Сейчас объедем улицы! У вас их не так много! Прямо пасторальная идиллия, а не место! Все зеленое, в цветах! — он помог старушке сесть в машину.

Прокатились они быстро по улицам. Только Анчоуса так и не нашли.

— Спрятался, наверное. Матрена Митрофановна, послушайте, у меня самолет. Я вообще бы в ваши края не заехал, но вспомнил про телеграмму. Всем что-то срочно нужно здесь. Другу Сергею телеграмму, вам вот Анчоуса найти. Давайте сделаем так. Вы его ищите, продолжайте. А я вам свой телефон напишу, хорошо? Приеду, помогу если что. Не плачьте вы! Хотите, если не отыщите, я вам корги куплю? — предложил Дмитрий Викторович.
— Какие корки? Зачем они мне? У меня свои дома есть! Сушу на печке! — всплеснула руками Матрена Митрофановна.
— Нет, вы не поняли. Корги – это собачка. Как у английской королевы! Хотите? — усмехнулся молодой мужчина.
— Нет, внучек. Не надо мне корки эти. Какая я королева? Мне бы Анчоуса. Окромя его никто не нужен! — бабушка продолжала доверчиво смотреть на него.

Они на улицу вышли. Раскаленным апельсиновым шаром висело в небе солнце. Пахло скошенной травой и медом. Дмитрий Викторович положил визитку бабушке в карман. И пошел к автомобилю. Краем глаза заметил, что старушка вначале бросилась за ним, потом остановилась.

Сел за руль. Ему нужно срочно на самолет. Он опоздает, а там новый контракт и деньги. Он еще успевает, если будет ехать очень-очень быстро.
Перед тем, как тронуться, посмотрел в сторону бабушки. Она стояла и плакала, опустив голову. Вытирала слезы краями платочка. Встретилась с ним взглядом через открытое окно.

— Храни тебя Бог, Митенька! Ты и так много времени на меня потерял! Сама поищу! Господь в помощь! — помахала ему рукой старушка.

А он сквозь это лето и солнечные блики вдруг увидел заснеженную зиму. И бабушка Липа махала ему также рукой, пока не скрылась за снежной пеленой. Больше он ее видел…

Да, у него большие деньги на кону. А у нее, у этой старушки что? Пустой дом без близких? Загадочно исчезнувший Анчоус, в которой сосредоточены вся жизнь и любовь? Не может он уехать. Это будет предательством. По отношению к этой старушке Матрене Митрофановне. По отношению к своей бабушке Липе…

Дмитрий Викторович вздохнул. Машина плавно тронулась, он ее в стороне поставил. Пошел по направлению к старушке, грустно подумав, что сделка уплыла. И его друзья, и знакомые не поверили бы, если бы увидели, что он творит. Но так надо. Так правильно.

* * *
— Ты чего это… Не нужно ехать-то? — старушка снова схватила его с надеждой за рукав.
— Теперь уже не нужно. Ну что, давайте, вашего Анчоуса искать!
— Ты называй меня на «ты», внучек. Можно бабушка Матрена. Меня внучка звала «баба Матрешка». Прости, Митенька, что задержала тебя. Но я не могла иначе! — всхлипнула бабушка.

Дмитрий Викторович, повинуясь порыву, прижал ее к себе. Так они и стояли какое-то время. Шикарно одетый молодой мужчина и простая деревенская старушка, незнакомые до сегодняшнего дня.
А потом долго бродили по улицам. И баба Матрена все кричала: «Анчоус!» Домой к себе позвала, мол, он притомился, поди.

Домик был маленький. Внутри бедно, но чисто. Дмитрий Викторович пообещал себе мысленно бабуле помочь. Вязаная ажурная скатерть на круглом столе. Самовар и веревочка баранок. Банка с молоком. Разноцветные коврики.

На стене — фотографии. Седовласый мужчина с ямочкой на подбородке. Молодая женщина, прижимающая к себе зеленоглазую девчушку. Семья, ее семья. Рядом иконы.

— Садись, Митенька. Молочка хочешь? Козьего? У меня Морошка живет. Вот от нее молочко! Пирожки вон тут, под полотенцем. С картошкой, с капусточкой. Кушай, милый. Ты что-то бледный такой мне вначале показался! — погладила его по светлым волосам бабушка Матрена.

Он улыбнулся. Впервые не дежурно, а от души. Это было тоже самое молоко, родом из детства. И пирожки такие же, как у бабы Липы. Он перестал есть выпечку где-либо. С тех пор, как не стало бабушки. Потому что все казалось пресным и невкусным.

Пришло и долгожданное ощущение покоя. Даже спать захотелось. Ему давно не снились сны. И все время было ощущение гнать, бежать куда-то, успевать.

До этого момента Дмитрий Викторович не понимал, как сильно все-таки устал. И не хватало этих разговоров, теплых, по душам. Потому что не доверял даже тем, с кем дружил. Отец и мама его конечно, любили, как и он их. Но того тепла, что было с бабушкой, не доставало. И вот теперь оно возвращалось.

— Баба Матрена, пойдемте дальше искать пропажу вашу! — Дмитрий Викторович поднялся.

Странно, но в доме и на крохотной кухоньке он не увидел собачьих мисок. Но решил, что из-за хорошей погоды вышеупомянутый Анчоус мог заниматься перекусами во дворе.
На одной из улиц им повстречалась дородная дама в красном платье с розами. С любопытством зыркнула в их сторону и остановилась:
— Здорово, Митрофановна. Слушай, ко мне тут опять сын приехал да внучата, как хорошо-то!

Дальше полился поток информации про неведомого сына и внучат. Баба Матрена кивала. Дмитрий Викторович стоял рядом. Пиджак он оставил в доме. Темно-синие брюки, белая рубашка. Соседка, выдав новости, еще раз взглянула на него и не удержалась:
— А это… Кто это с тобой, а? Митрофановна?

Баба Матрена молчала. И чей-то голос, в котором он узнал свой собственный, вдруг произнес:
— Я внук. Митя. Будем знакомы!

Соседка охала и ахала, даже чуть сумки не уронила и устремилась куда-то вниз по улице, остановив случайную прохожую и отчаянно жестикулируя в их сторону.
Баба Матрена робко улыбнулась и погладила Дмитрия Викторовича по руке.

Так они и шли. Старушка и бизнесмен. Вдруг из-за поворота выбежал гусь. Он размахивал крыльями, гогоча. Старушка охнула и кинулась к нему навстречу. Птица обнимала бабу Матрену, норовя положить голову ей на плечо.

— Митенька! Иди сюда! Нашелся, слава Богу! Митенька, вот он! Анчоус мой! — приговаривала старушка.

Дмитрий Викторович рассмеялся. Нет, этого не может быть! Гусь! А собственно, с чего он решил, что Анчоус — собака?

— Умница он у меня такой! Гусенком еще так привязался, что верный дружок стал! По пятам ходит. Гуси и людей запоминают, и дорогу без труда найдут. Оттого и перепугалась я, когда он пропал сегодня. Никогда и никуда не уходил! А дом он знаешь, как охраняет! Не хуже собаки! А назвала его так, что он анчоусы любит, неизвестно почему. Все удивляются. Гуси же травку щиплют. А этот вот особенный. Схватит анчоус и бежать. То ли ест, то ли прячет куда, — радостно делилась впечатлениями бабушка Матрена.

К дому бабушки Матрены они втроем шли. Важно ковылял впереди Анчоус.

* * *
Свой телефон Дмитрий Викторович в пиджаке оставил. Взял в руки. 70 пропущенных звонков от мамы. Что-то случилось? Он не успел набрать ее номер, как сотовый ожил.

— Кто это? Сынок! Дима! Сыночек! Где? Как? Дима, это правда ты, родной? — плакала мать.

Он никогда не замечал у нее таких эмоций и пробовал что-то сказать. Но в ответ слышались лишь рыдания. Наконец раздался какой-то звук и в трубке послышался дрожащий голос отца.

— Дима! Димочка! Сыночек! Как же так? Где ты, сынок? — и отец заплакал тоже.
— Папа! Да что случилось? У вас что-то? С мамой? Папа, не молчи! — крикнул он.
— Самолет… Самолет упал, Дима. Тот, на котором ты лететь должен был. Мы думали, ты погиб, мама упала сразу… Как? Где ты, сынок? Мы выезжаем. Дима, это же чудо, что ты жив! — отец и мать, вырывая друг у друга телефон, говорили одновременно.

Ему внезапно стало трудно дышать. Расстегнул верхние пуговицы. Вышел на крыльцо. На скамеечке перед домом, протягивая ему горсть ягод, сидела бабушка Матрена. Важно обходил свои владения гусь Анчоус.

— Папа, я у бабушки. Нет, не в бреду я. Не волнуйся! Вы приезжайте с мамой сюда! — он не плакал с 8 лет, с того дня, как прощался с бабой Липой. Но сейчас соленые капли текли по щекам. А бабушка Матрена суетилась рядом, вытирая их платочком.

— Пап, со мной все хорошо. Я вас так люблю! Знаешь, у нас теперь снова есть бабушка! Ее Матрена зовут. Я жду вас с мамой! — продолжил Дмитрий Викторович, вдруг почувствовал себя ребенком, а не идущим напролом сильным мужчиной.

И склонился перед Анчоусом, который в ответ нежно обнял его двумя крыльями, наклонив голову на плечо. Рядом крестилась бабушка Матрена…

Татьяна Пахоменко

+2

160

Блин, на слезу пробило(

0